Часто есть сомнения о том, как правильно существительно будет писаться во множественном числе. Например:
Корпуса или корпусы. Сервера или серверы. Конвееры, но ведь может быть и конвеера? Хотя понятно что это не верно.
При чем я знаю, что как в примере со словом "корпус", в зависимости от значения, будет и так и так. Так как же узнать какой вариант правильный? Есть ли вообще какое-то логическое правило, определяющее форму окончания? Спасибо.
Так как же узнать какой вариант правильный?
Посмотреть в словаре: корпус, договор
Точнее, это "нормативный". А что еще может означать "правильный"?
Есть ли вообще какое-то логическое правило, определяющее форму окончания?
Вот что пишет по этому поводу Корней Чуковский в книге "Живой как жизнь" (1961 г.):
Такое же недоумение вызывала во мне новоявленная форма: выбора́ (вместо вы́боры), договора́ (вместо догово́ры), лектора́ (вместо ле́кторы). В ней слышалось мне что-то залихватское, бесшабашное, забубенное, ухарское. Напрасно я утешал себя тем, что эту форму уже давно узаконил русский литературный язык. — Ведь, — говорил я себе, — еще Ломоносов двести лет тому назад утверждал, что русские люди предпочитают окончание «а» «скучной букве» «и» в окончаниях слов: облака, острова, леса вместо облаки, островы, лесы. Кроме того, прошло лет сто, а пожалуй, и больше, с тех пор, как русские люди перестали говорить и писать: домы, докторы, учители, профессоры, слесари, юнкеры, пекари, писари, флигели и охотно заменили их формами: дома́, учителя́, профессора́, слесаря́, флигеля́, юнкера́, пекаря́ и т.д. Мало того: следующее поколение придало ту же залихватскую форму новым десяткам слов, таким, как: бухгалтеры, томы, катеры, тополи, лагери, дизели. Стали говорить и писать:бухгалтера́, тома́, катера́, тополя́, лагеря́, дизеля́ и т.д. Если бы Чехов, например, услышал слово тома́, он подумал бы, что речь идет о французском композиторе Амбруазе Тома́. Казалось бы, довольно. Но нет. Пришло новое поколение, и я услыхал от него: шофера́, автора́, библиотекаря́, сектора́, прибыля́, отпуска́. И еще через несколько лет: выхода́, супа́, матеря́, дочеря́, секретаря́, плоскостя́, скоростя́, ведомостя́, возраста́, площадя́. III Всякий раз я приходил к убеждению, что протестовать против этих для меня уродливых слов бесполезно. Я мог сколько угодно возмущаться, выходить из себя, но нельзя же было не видеть, что здесь на протяжении столетия происходит какой-то безостановочный стихийный процесс замены безударного окончания ы(и) сильно акцентированным окончанием а(я). И кто же поручится, что наши правнуки не станут говорить и писать: крана́, актера́, медведя́, желудя́. Наблюдая за пышным расцветом этой ухарской формы, я не раз утешал себя тем, что эта форма завладевает главным образом такими словами, которые в данном профессиональном (иногда очень узком) кругу упоминаются чаще всего: форма торта́ существует только в кондитерских, супа́ — в ресторанных кухнях, площадя́ — в домовых управлениях, трактора́ и скоростя́ — у трактористов. Пожарные говорят: факела́. Электрики — кабеля́ и штепселя́. Певчие в «Спевке» Слепцова: концерта́, тенора́ (1863). Не станем сейчас заниматься вопросом, желателен ли этот процесс или нет, об этом разговор впереди, а покуда нам важно отметить один многознаменательный факт: все усилия бесчисленных ревнителей чистоты языка остановить этот бурный процесс или хотя бы ослабить его до сих пор остаются бесплодными. Если бы мне даже и вздумалось сейчас написать «то́мы Шекспира», я могу быть заранее уверенным, что в моей книге напечатают: «тома́ Шекспира», так как то́мы до того устарели, что современный читатель почуял бы в них стилизаторство, жеманность, манерничание.
